Правила жизни Джонни Деппа

Кажется, мое настоящее имя Осмонд.

Я был странным ребенком. Сначала я хотел стать Брюсом Ли, а потом — Даниэлем Буном (американский первопоселенец).

В юности я работал продавцом, но недолго. Кажется, потому, что я любил говорить: «Слушайте, вам совершенно не идет этот костюм».

Я стараюсь всегда оставаться в перманентном состоянии замешательства. Мне нравится то выражение, которое оно оставляет на лице.

Деньги не купят тебе счастья, но они купят тебе яхту, на которой ты отправишься на его поиски.

Моя жизнь такая, какая есть, благодаря Тиму. Тут и говорить-то не о чем.

Тим Бартон — самый закрытый человек, которого я встречал. Когда мы снимали «Чарли и шоколадную фабрику», вдруг мне говорят, что меня просит к телефону Хелена (Бонэм Картер, возлюбленная Бартона). Я ее спрашиваю: «Все в порядке? Билли в порядке?» Их сын Билли был тогда совсем еще малявкой. «Да, все в порядке, — говорит. — Тим хочет, чтобы ты стал крестным Билли». «Слушай, — говорю, — я был с ним минуту назад». И это — Тим. Что может быть сложнее, чем сказать: «Я хочу, чтобы ты стал крестным моего сына». В общем, я вернулся на площадку и сказал Тиму, какая это для меня честь. А он: «Ага, да, конечно, давай работать».

Тим может просить меня о чем угодно. Если ему будет нужно, чтобы в следующем фильме я занялся сексом с трубкозубом (африканское млекопитающее, схожее с муравьедом), я с радостью сделаю это.

По-моему, все кругом психи.

Видите эту морковку? Сейчас я возьму ее в рот — так, будто это сигаретный мундштук. Теперь я Рауль Дюк (герой «Страха и отвращения в Лас-Вегасе»).

Я так много времени провел с Хантером Томпсоном, что, как вижу что-то, напоминающее мундштук, Рауль из меня так и прет. Это так естественно и так странно. Даже говорить об этом как-то неловко.

В каждом фильме бывает момент, когда ты понимаешь: вот он, этот момент.

Все становятся религиозными, когда садятся в самолет.

Мое определение свободы — простота и анонимность. Когда-нибудь я отвоюю их себе снова. Когда буду старым и все от меня, наконец, устанут.

Когда ребенку исполняется год, ты вдруг осознаешь, что он превращается в настоящую миниатюрную пьянь. Он спотыкается и падает. Он плачет и смеется. Он ссытся. И он блюет.

Дети становятся очень забавны, когда добираются до основополагающих вещей. Помню, дочь села передо мной и говорит: «Пап, мне надо задать тебе вопросы». А ей четыре, понимаете. «У меня их три. Первый: боится ли Бог собак?» Пришлось задуматься. «Нет, — говорю. — Не боится». А она: «Хорошо. А он застал динозавров?» — «Думаю, застал». И тогда она говорит: «А у него есть горничная?» Но я не знаю, как ответить на этот вопрос.